Как Путин стал президентом США: новые русские сказ - Страница 72

— Ладно, Вован, — сказал Ходорковский. — Все было честно, все видели.

— Ну почему всегда я! — расплакался Гусинский. — Как обыск, так у меня, как в масках — так у меня!

— Да хоре, Вова! — не выдержал Евтушенков. — Чего ты как маленький! Ты же сам попросил, чтобы к тебе пришли в масках! Ты их сам заказал, чтобы рейтинг поднять! (Имелся в виду забавный эпизод, когда в офис Гусинского явились веселые гости в масках зайчиков, белочек и трех поросят, чтобы немного развеять олигарха, чье угрюмое оппозиционное бурчание всем надоело.)

Гусинский понял, что отступать некуда. Он приготовился проигрывать с достоинством.

— Ну хорошо, — сказал он важно. — Уговорили. Но только на моих условиях.

— Какие условия? — насторожился Волошин. — Если отдельные олигархи думают, что могут диктовать свои условия государству, то государство им очень скоро докажет совершенно обратное…

— Не надо, Саша, — отмахнулся Березовский. — Все свои. Говори, Володя, свои условия.

Все-таки никто не знал, на каком количестве осаленных олигархов остановится Путин, и следовало на всякий случай оговорить пристойную обстановку.

— Во-первых, не больше чем на четыре дня, — важно начал Гусинский, вообще очень любивший общее внимание. Он почувствовал, что в его положении есть существенные плюсы: теперь все остальные олигархи перед ним как бы слегка виноваты, он мученик и может диктовать условия. — У меня переговоры.

— У всех переговоры, — крикнул Абрамович.

— Ладно, ладно, — записал Волошин, имевший указание не слишком перечить олигархам, когда они наконец изберут агнца на закланье. — Четыре дня.

— Или даже три, — нажал Гусинский.

— Первое слово дороже второго! — рассердился Волошин.

— Первое слово съела корова, — с достоинством парировал Гусинский.

Олигархи одобрительно зашушукались. Вообще с тех пор как Гусинского решили закласть, его авторитет неуклонно возрастал. Березовский ему даже немного позавидовал и решил, что в следующий раз надо будет посчитаться как-нибудь так, чтобы подставиться самому.

— Итак, на три дня, — продолжал Гусинский. — Мобильник, конечно, сохраняется, это вне обсуждения…

— Мобильник не положено, — виновато сказал Волошин. — Холодильник.

— Да, холодильник, телевизор — это само собой, это я даже не упоминаю. Номер желательно двухместный, — Гусинский из книг знал, что в одноместном скучно.

— Двухместных нет, — покраснел Волошин. — Только трехместные.

— Да вы что! — возмутился Гусинский. — Совершенно уже деградировали, вообще! Двухместных номеров нет! У нас правовое государство или что?

— Знаешь, Володя, ты не заносись, — отечески сказал Волошин. — Ты все-таки не на курорт едешь. Еще девочек закажи.

Олигархи подло захихикали. Перемены их настроений, как и во всяком детском сообществе, были стремительны: недавний кумир немедленно обращался в изгоя.

— Джакузи ему, джакузи! — закричал Лисин, тыча пальцем в Гусинского.

— Массажиста!

— Фрикасе и консоме!

— Тише! — утихомирил их Березовский. — Не зарекайтесь, братцы. Завтра любой из нас может вот так же…

Воцарилось подавленное молчание.

— Да! — вспомнил Лесин. — Мы же со статьей не определились!

— Статья! статья! — зашелестело вокруг стола.

— Валютные махинации, — задумчиво перечислял Волошин. — Изготовление и распространение клеветнических измышлений… ах нет, пардон, это отменено. Незаконная приватизация… но под это можно всех… А! «Русское видео»! — внезапно осенило его.

— А клеветнические измышления никак нельзя? — с надеждой спросил Гусинский. — Или, может, хоть измена Родине? Это страшно поднимет рейтинг, страшно!

— Никак, — покачал головой Волошин. — У тебя не набирается на измену.

— Ну может, двойное гражданство?

— У всех двойное гражданство! — по обыкновению крикнул Абрамович.

— А. ладно, черт с вами, — сказал Гусинский. — «русское видео» так «Русское видео». Хотя предупреждаю — по этому делу вы ничего не накопаете. Там все чисто.

— Да знаю я, — отмахнулся Волошин. — Нам же и надо, чтобы все чисто. Главное — видимость, остальное — радио.

Олигархи поняли, что собрание закрывается, и потянулись к выходу, толкаясь и облегченно подпрыгивая. На прощание все со значением подошли к Гусинскому, которого прямо из Кремля увозила черная машина, и пожали руку.

— А с тобой я больше не дружу, — сказал Гусинский Березовскому. — Не играй в мои игрушки и не писай в мой горшок.

— Ой-ой-ой! — передразнил Березовский. — Какие мы нежные! Рева-корова!

Но на ухо Гусинскому шепнул:

— Если что, Вова, мы с тобой. И письмо подпишем, и — если они вдруг условия не соблюдут — напильник в буханке передадим…

Березовский очень любил книжки про Тома Сойера и хорошо знал, как организуются побеги.

И они разошлись. А Гусинский остался водить. Через три дня его выпустили. Тогда олигархи снова собрались считаться. Но это уже другая сказка.

МИША ЕСТЬ

Его стремительная карьера началась в Советской Армии. Еще на медкомиссии стройный и рослый призывник так поразил врачей статями, а в особенности командным голосом, которым отвечал на вопросы что главный военврач, сам непроизвольно подобравшись, вынес решительный вердикт:

— Этого — в роту почетного караула.

И действительно: из такого, как Миша, танкист не мог получиться в силу роста, связист — в силу интеллекта, а в десант такого представительного красавца упекать было жалко, да и парашютов уже не хватало. И потом, десантнику злость нужна. А на круглом Мишином лице читалась такая добродушная покладистость, что рота почетного караула, давно ставшая символом государства Российского, представлялась для него идеальным местом.